Почетный гражданин Арзамаса
Герой рубрики «Забытые имена» — академик Федор Васильевич Константинов — был личностью в высшей степени противоречивой. С одной стороны — крупный советский философ, главный редактор «Философской энциклопедии», директор Института философии АН СССР, многолетний президент советского Философского общества. С другой стороны — догматик, будто бы не написавший (сам!) ни одной книги. В 1978 г. ученый стал почетным гражданином Арзамаса, где начался его жизненный путь. Кем был этот человек, чье имя мы пытаемся вернуть в нижегородскую науку?
В начале большого пути
Рассказ о Федоре Васильевиче Константинове нужно начать с конца. По иронии судьбы он скончался 8 декабря 1991 г., в день подписания знаменитых Беловежских соглашений. А вскоре, в ночь с 25 на 26 декабря, над Кремлем был спущен флаг СССР, служению которому ученый отдал всю жизнь и на формирование идеологии которой оказывал не последнее влияние.
Он был одним из многих советских руководителей, кому революция указала начало большого пути. Трудно сказать, кем стал бы крестьянский мальчик из Новоселок Арзамасского уезда Нижегородской губернии, где он родился 8 (21) февраля 1901 г., с тремя классами сельской школы, если бы революционные матросы, возглавляемые большевистским Военно-революционным комитетом, в октябрьскую ночь 1917 г. не заняли бы Зимний дворец. Но фактом является то, что после той ночи он стал одним из вожаков местной молодежи, распространял по селам брошюры, листовки, местную партийную газету «Молот», разъяснял декреты Советской власти. «Первая запись в моей трудовой книжке, — вспоминал Федор Васильевич, — сотрудник Арзамасской ЧК». Уже в 1918 г. Федор стал членом ВКП(б) и по первой партийной мобилизации становится рядовым Красной Армии, несет караул в Кремле, а затем сражается на Южном фронте в войсках Уборевича.
Гражданская война способствовала карьере молодого большевика. Федора отправляют на партийную работу. Молодому Советскому государству нужны были кадры, которым бы оно всецело доверяло, а Красная армия и была тем кадровым резервом, откуда партия могла в 20-е годы черпать ответственных работников почти неограниченно. И общественные науки не были исключением: прямо из окопов Гражданской, еще не сняв буденновок, в философию, в историю, в правоведение шли по партийной разнарядке молодые специалисты, уверенные, что так же, как они ходили в сабельные походы, они способны одним натиском решить труднейшие научные проблемы. Благо партия дала им, казалось, непобедимое оружие — марксистско-ленинскую теорию.
Понятно, что бывшие красноармейцы имели о марксизме как о научной теории решения социальных проблем и построения нового мира самое отдаленное, лозунговое представление. Руководство партии это понимало. Федор Константинов был одним из многих направленных в Институт красной профессуры, на его философское отделение, к чему, видимо, проявил склонность.
Этот Институт призван был готовить кадры «красных преподавателей», новую партийную интеллигенцию. Состав преподавателей был очень сильным, и, видимо, Константинов получил неплохую подготовку. Советская марксистско-ленинская философия в том виде, в каком мы ее знаем по более позднему периоду, еще только формировалась, ее проблемы были в центре партийных дискуссий 1920-х годов, и Константинов, без сомнения, принимал в них участие.
Философские дискуссии начала 1930-х годов
Впрочем, вряд ли молодой коммунист Федор Константинов в партийных дискуссиях 20-х годов придерживался каких-либо «уклонов». Не исключено, что он был членом партийных комиссий, занимавшихся чисткой сферы общественных наук от правых и левых «уклонистов». Хотя в 1929 г. в партийной верхушке какие-либо теоретические дискуссии прекратились, это еще не означало, что на более низших уровнях партийной иерархии установился консенсус. И формирующаяся советская философия оказалась на первом фланге борьбы с «уклонами».
Дискуссия, развернувшаяся в начале 1930-х гг. в Институте красной профессуры философии и естествознания (так с 1931 г. стало называться философское отделение Института красной профессуры), уходила корнями в 20-е годы. В советской философии на исходе 20-х одержала верх линия А. М. Деборина, в споре с т. н. механицистами отстоявшего приоритет абстрактного философского знания в рамках диалектического материализма. Победа Деборина и его сторонников, по сути, явилась отражением победы сталинско-бухаринской группировки над троцкистской «левой» оппозицией, которую и поддерживали механицисты.
В 1929 г. утвердился сталинский курс на форсированное развитие социализма в стране, и это не могло не сказаться на философии. Система Деборина с ее упором на разработку философских категорий в их самом абстрактном виде с упором на диалектику Гегеля оказалась не нужна, а нужна оказалась та философия, которая давала теоретико-идеологические обоснования текущему политическому курсу, утвердив сталинизм в формирующейся советской марксистско-ленинской философии.
Такими сталинскими таранами выступили молодые философы Марк Митин и Павел Юдин, сотрудники Коммунистической академии, припомнившие Деборину и его меньшевистское прошлое, и то, что Гегель, на которого опирался Деборин, был хоть и диалектиком, но все же идеалистом. 9 декабря 1930 г. И. В. Сталин встретился с членами бюро ячейки ВКП(б) Института красной профессуры философии и естествознания и провел беседу о положении на философском фронте и о важности разработки ленинского теоретического наследства. Эта встреча ознаменовала начало антидеборинской кампании против «меньшевиствующего идеализма».
Без сомнения, Констатинов участвовал в этой эпохальной встрече, приняв в дискуссии сторону Митина. Уже 25 января 1931 г. Деборин был отстранен от руководства созданного им Института философии. Но все же видный философ и академик был пощажен и дальше занимал видные посты в системе советской философии, пережив «отца народов». Судьба же сторонников Деборина, таких, как Н. А. Карев и Я. Э. Стэн, не была так отрадна — они были репрессированы в 1936-1937 гг. вместе со многими другими участниками философской дискуссии начала 30-х гг., и Митин со своими сторонниками сыграли в этом зловещую роль.
Конечно, трудно представить Константинова в роли приверженца деборинской линии. Сам Федор Васильевич, судя по всему, звезд с неба не хватал, а Деборин и его сторонники были настоящими философами, т. е. мыслителями, логиками и аналитиками, умевшими делать обобщения из суммы фактов и явлений. Но к роли комментатора и обоснователя «текущего момента» Константинов имел несомненную предрасположенность, и это не ускользнуло от внимания Митина, который в те годы фактически стал «вождем» советской философии, отдавая, конечно, приоритет главному вождю — Сталину, уже зачисленному в 1932 г. в сонм классиков марксизма-ленинизма.
Партийный функционер
После 1932 г. начинает формироваться та система «управления» советской философией, которая с небольшими модификациями дожила до распада СССР. В ней сразу же нашлось место Константинову, окончившему в тот же год Институт красной профессуры. Он был распределен в Институт Маркса-Энгельса-Ленина при ЦК ВКП(б) — главное философское НИИ страны, занимавшееся в том числе изданием трудов классиков марксизма-ленинизма и хранившее партийный архив, но уже через год Константинов стал ученым секретарем митинской твердыни — Института философии Коммунистической академии. Именно на этой основе в 1936 г. был создан существующий по сей день Институт философии Академии наук. Впрочем, сам Константинов не принимал участия в создании новой структуры: за год до этого он стал главным редактором журнала «Книга и пролетарская революция» (ежемесячным критико-библиографическим журналом, выходившим в Москве в 1932-1940 гг.) и завотделом редакции газеты «Правда», кем оставался до начала войны.
Что это было за время, известно в России каждому. Все же на данный момент ничего нельзя конкретно предъявить Константинову в его роли в репрессиях 1936-1938 гг., но то, что он был среди тех, кто добросовестно обосновывал этот очередной зигзаг сталинской политики, — вне всякого сомнения.
Война на время скорректировала карьерный путь многих советских руководителей того периода, в том числе Константинова. С началом войны он становится лектором управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), но уже в 1942 г. отправляется на фронт, вступив добровольно в Главное политическое управление РККА, а затем стал начальником трофейного отделения 84-го стрелкового корпуса 4-й Ударной армии Ленинградского фронта, а затем принимал участие в освобождении Прибалтики. На фронте дослужился до подполковника, был награжден двумя орденами «Красная звезда».
После окончания войны начинается новый этап в жизни Константинова. Он вернулся в Москву, где целиком посвятил себя проблемам философии: выступал с научными докладами, писал статьи, принимал участие в дискуссиях, встречался с иностранными учеными. Федор Васильевич был направлен на работу в Институт философии АН СССР, где за шесть лет прошел путь от старшего научного сотрудника до заместителя директора, кроме того, был секретарем парткома. На этом посту на него падает мрачный отсвет «борьбы с космополитизмом», начавшейся с критики монографии видного философа и начальника Отдела агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) Г. Ф. Александрова «История западноевропейской философии» (1947 г.). Суть критики состояла в том, что Александров не учел в монографии установившийся к тому времени сталинско-ждановский тезис о том, что философия как наука появилась только с момента зарождения марксизма, что фактически закрывало путь не только к полноценному изучению истории философии, но и ограничивало возможности философского анализа в целом.
В 1952 г. Константинов был назначен главным редактором журнала «Вопросы философии» — главного философского журнала СССР. В стране наступали перемены, после смерти Сталина развернулась борьба за власть, которая не могла не сказаться на партийной карьере Константинова, причем весьма благоприятно. Так, 23 октября 1953 г. его наконец-то избирают членом-корреспондентом Академии наук (для сравнения: его ровесник, «вождь» советской философии Митин стал полноправным академиком уже в 1939 г.). Кроме того, Ф. В. Константинов становится профессором, заведующим кафедрой диалектического и исторического материализма философского факультета МГУ. Наконец, в 1954 г. Константинов назначается на пост ректора Академии общественных наук при ЦК КПСС, бывшего Института красной профессуры.
А 1955 г. стал пиком партийно-номенклатурной карьеры Константинова: он был назначен заведующим Отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС, то есть ответственным за всю партийную идеологию. Хотя его куратором был ответственный за идеологию член Президиума ЦК КПСС М. А. Суслов, а главным идеологом был сам Первый секретарь Н. С. Хрущев, именно на Константинова легли заботы о непосредственном идеологическом обеспечении партии. Это был непростой период в истории КПСС. Назначение Константинова состоялось после скандального «дела гладиаторов», когда с постов полетели предшественник Константинова В. С. Кружков и Г. Ф. Александров. Кроме того, страна находилась в преддверии ХХ съезда, круто поменявшего ее жизнь. Вне сомнения, Константинов принимал активное участие в подготовке материалов съезда, в том числе исторического доклада Хрущева.
Судя по всему, Хрущев остался не совсем доволен новым заведующим Агитпропом, так как уже в 1956 г. отдел был разделен на два. За Константиновым остались лишь союзные республики, а отдел пропаганды и агитации по РСФСР возглавил В. П. Московский, выходец из Политуправления армии. Социолог Варлен Колбановский прямо говорит о недовольстве Хрущева Константиновым, за что он был «переброшен» в журнал «Коммунист» и оставался там редактором до 1962 г. Хотя это и был главный советский партийный журнал, стало ясно, что партийная карьера Константинова пошла на спад.
Максим Любавин
Окончание в следующем номере
Составлено на основе материалов сайтов: www.socioprognoz.ru, scepsis.net, ru.wikipedia.org, oralhistory.ru, арзамас.рф, arzbiblio.ru
