Турчины: радиофизика – дело семейное
Он родился в 1910 году и до вой- ны окончил Ленинградский политехнический институт, где преподавали и электродинамику, и радиотехнику – понятия «радиофизика» тогда еще не было. Перед войной он приехал в Горький, где активно включился в развитие радиопромышленности на предприятиях, которые сейчас называются «на Мызе». Он был талантливым человеком – радиолюбителем, ворошиловским стрелком, ездил на мо- тоцикле, с отцом и дедом они совершали путешествия по Волге под парусом, доплывали, по-моему, до Куйбышева. Он погиб на фронте, но память о нем в семье постоянно присутствовала. На мой профессиональный выбор это, конечно, повлияло, хотя, наверно, еще сильней повли- ял дух времени. В 50-х – 60-х годах была мода на физику, я читал разные книжки по астрономии, конструировал радиоприемники – был мне дома отведен маленький сто- лик, где я сидел с паяльником. В общем, после школы мне была одна дорога – на радиофак. После университета я был распределен на работу в НИРФИ, в отдел прикладной радиоастрономии, которая «прикладывалась» к антеннам, в основном военного на- значения: по излучению внеземных источников (радиога- лактик, остатков сверхновых) эти антенны настраивались. Заведующим этим отделом был Наум Моисеевич Цейтлин, талантливый и интересный человек. Мне он дал возмож- ность начать новое направление, оно называлось радио- голография. Тогда голография была в моде: американцам Лейту и Упатниексу дали за нее Нобелевскую премию. В нашем случае голография тоже прилагалась к настрой- ке антенн. Суть была в том, что измерялось поле антенны в разных точках на небольшом расстоянии от нее, а затем путем вычислений уже определялись требуемые харак- теристики. Сейчас это называется обработкой сигнала: из вороха данных путем вычислений вы находите то, что вас интересует. На практике это, с современной точки зре- ния, выглядело очень смешно: антенна поворачивалась, показания приборов записывались в тетрадку, снова ан- тенна поворачивалась, снова записывали, и так много часов. А затем эти записи переносились на перфокарты, которые вставлялись в ЭВМ (так тогда именовались ком- пьютеры). Тем не менее результат достигался. За эту ра- боту в 1974 году мне и еще четверым физикам из Москвы и Еревана дали Премию Ленинского комсомола. В конце 80-х годов все сильно изменилось. Отдел при- кладной радиоастрономии фактически стал распадать- ся, Наум Моисеевич умер, а я еще с двумя сотрудниками НИРФИ перешел в ИПФ АН, в отдел физической акустики к Виталию Анатольевичу Звереву. Когда я только поступил в НИРФИ, я несколько месяцев стажировался у него в отде- ле, поскольку Виталий Анатольевич тоже занимался голо- графией, но в подводной акустике, так что в каком-то смыс- ле я вернулся к истокам. Мы начали применять то, что было наработано для антенн, для совсем другой задачи: для из- мерения подводного шума морских судов. Это популярная тема в подводной акустике. Сейчас этот шум пытаются сни- зить – он, якобы, беспокоит морских животных. Правда это или нет – никто не знает. Но, видимо, в этой теме могут кру- титься большие деньги, например, какой-нибудь сухогруз могут не пустить в порт из-за повышенного шума. Сейчас отдел трансформировался в Центр гидроаку- стики, и я в основном занимаюсь обработкой сигналов в гидроакустических антеннах. Я долго был заведующим лабораторией, но сейчас по возрасту попросил меня с этой должности отпустить. Вырастил хорошую смену – пусть они дерзают. А у меня накопилось много вопросов к теории обработки сигналов, и я надеюсь в спокойной обстановке найти хотя бы часть ответов на них. К сожа- лению, в 90-е годы многие мои ученики уехали за рубеж, тогда это была всеобщая ситуация. Стали оставаться толь- ко с нулевых годов, я тогда смеялся: «Беру в ученики – давай подписку о невыезде». Александра Ильинична Турчина (1946 г. р.): – Наш выпуск в сороковой школе был первым специа- лизированным. Мы с подругой до этого учились в обык- новенной школе, но пошли и записались в 9-й класс 40-й. И три последних года я училась там. Пошла туда на гребне волны борьбы физиков с лириками. Потом к нам подтяну- лись еще ребята, был очень сильный класс. Училась я хорошо. Мама была учителем литературы, от нее мне досталась практически полная грамотность, я прилично знала английский. В принципе я могла пойти и в другие вузы, но выбрала радиофак. И хотя окончила школу с золотой медалью, но все вступительные экзамены сдавала – тогда были такие правила. Сдавала пять экзаме- нов, включая химию, которой на радиофаке не было ни одного часа. Но это было в тот период, когда Хрущев был одержим идеей химизации. Смешно, что с химией я боль- ше в жизни дела не имела. Зато старший сын у нас химик. Закончила я радиофак достаточно прилично, но осо- бой тяги к науке у меня не было. Меня распределили в так называемое КБ ГТЗ – конструкторское бюро Горьковско- го телевизионного завода. Это было очень престижное место, и я попала в хорошую лабораторию. В КБ работа- ли и кандидаты наук, и лауреаты государственных пре- мий. Главными конструкторами были Юрий Николаевич Соколов, Юрий Иванович Пахомов, доктор наук (потом он преподавал в Политехе), Валерий Михайлович Марескин, Михаил Абрамович Лейких – это были люди, которых знал и уважал весь город. Особо хочу сказать о Наталии Николаевне Махровой, моей наставнице. К сожалению, никого из этих людей уже нет в живых. Уровень задач, которые мы решали, был достаточно высок. Но есть такая поговорка: «Ученого ценят за удачи, а инженера – за отсутствие неудач». Я работала в лабора- тории, которая занималась селекцией движущихся це- лей, то есть обнаружением целей на фоне помех. То, что мы делали РЛС, было огромным секретом, который знали все окрестные собаки! На нашем полигоне в Орловских Двориках было написано, что это полигон НИРФИ. Ездила и я туда, бывало во вторую, третью смены. А дома даже не было телефо- на, чтобы позвонить и предупредить родных. Конечно, это было не женское дело, но особого выбора не было: жили от зарплаты до зарплаты. Ездила я и на полигон в Капустин Яр, он тоже был под большим секретом. Самое лучшее время там – август и сентябрь, потому что там были арбузы. Там была еще вобла, иногда можно было контрабандную икру достать. «Поиск-НН» № 3 (201), март 2017 21 Конечно, там было очень интересно – большой по- лигон, испытания, но достаточно непросто. В мое отсут- ствие моя мама брала на себя все домашние обязанности. Потом начались трудные девяностые годы, когда и зар- плату не платили, и наша радиолокация никому не была нужна, вся оборонка разваливалась. Но у нас оказался очень практичный директор – Валерий Васильевич Москаленко. И он перенапра- вил работу института в сторону производства. Ездили в Подмосковье, инспектировали и ремонтировали РЛС, которые составляли радиолокационный пояс Москвы. Мне за это дело даже дали звание «Заслуженный кон- структор Российской Федерации». Вручали корочки в Кремле, все было очень торжественно. Но я достаточно рано ушла на пенсию. У нас пять вну- ков, а тогда первая внучка пошла в первый класс, и я ушла с работы. Я ни одной минуты не жалела, что получила такое образование. Я считаю, что ничего нет ценнее знаний, никакие деньги это не заменят. Наш институт (НИИРТ) сейчас процветает, участвует в больших выставках вооружений. Илья Викторович Турчин (1977 г. р.) – Радиофизика была вокруг меня. И мама, и папа ра- диофизики. Меня это привлекало с детства, когда папа своим каллиграфическим почерком писал формулы в своих тетрадках, и мне было очень интересно, что все эти значки и крючочки означают. Была тяга к моделирова- нию, радиоэлектронным устройствам – разбирал старые приемники, магнитолы. Очень хорошо запомнилось, как мне подарили конструктор-радиоприемник. Я его собрал, но тот не заработал. И папа с мамой до полуночи сидели и разбирались в схеме. Причем лидером была мама. Вот еще что запомнилось – когда я учился в четвер- том классе, мой брат, он гораздо старше меня, учился программированию и брал меня в университет. Тогда появились первые персональные компьютеры, студенты писали первые компьютерные игрушки, и мне это было безумно интересно! В седьмом классе меня перевели из обычной школы в сороковой лицей, где раньше училась моя мама. Там были очень сильные учителя по физике и математике. Я очень любил и свой класс, и преподавателей. Вспоминаю их с большой теплотой. Был такой момент – я поехал в лагерь «Орленок». Казалось бы, море, солнце. Но мне так хотелось вернуться в свою школу, к своим одноклассникам, учителям! Объем знаний был большим, но физика и математика давались легко, поскольку все это было очень интересно для меня. Причем математика давалась легче, чем физи- ка, но физика как прикладная наука все же интересовала меня больше. И даже не возникало сомнений, что я пойду в направление радиофизики. Я поступил в Высшую школу прикладной физики Ни- жегородского университета без экзаменов, поскольку у меня было призовое место в областной олимпиаде по физике. И с третьего курса, когда студенты начинают выбирать, где будут практиковаться, папа порекомендо- вал мне пойти в группу, которая занимается оптической когерентной томографией (ОКТ) в ИПФ РАН. Руково- дит этой группой Валентин Михайлович Геликонов. Там я и начинал свою научную деятельность, занимался обра- боткой ОКТ-изображений биологических тканей. В Высшей школе прикладной физики существует пра- вило ротации. На четвертом курсе студенты защищают диплом бакалавра, а на пятом должны обязательно по- менять направление работы. И после занятий оптической когерентной томографией я перешел в отдел Михаила Ивановича Петелина, где занимался расчетом квазиоп- тических резонаторов для синтеза мощных широкопо- лосных сигналов в миллиметровом диапазоне длин волн. Мне это тоже было интересно, и какое-то время, будучи уже в аспирантуре, я занимался и квазиоптическими ре- зонаторами, и ОКТ биологических тканей. Но, в конечном счете, пришлось выбирать одно направление, и я выбрал биофотонику. Как раз в то время, в 2001 году, создавалась лабо- ратория биофотоники под руководством Владислава Антониевича Каменского, и я попал в нее, можно сказать, «с нуля». Наше генеральное направление – разработка различных оптических приборов для диагностики био- логических тканей. Сейчас в медицине существует три основных метода визуализации: ультразвуковое излу- чение (УЗИ), магнитно-резонансная томография (МРТ) и рентгеновская визуализация. Оптическая визуализа- ция, я уверен, со временем тоже займет свою нишу в ме- дицинской диагностике. Привлекательность оптических методов обусловлена прежде всего высоким контрас- том, а также тем, что различные компоненты биотканей по-разному рассеивают и поглощают свет в зависимости от длины волны. Кроме того, существует возможность дополнительного окрашивания, например, с помощью флуоресцентных меток, достигая при этом очень высокой молекулярной чувствительности, близкой к чувствитель- ности позитронно-эмиссионной томографии. Это очень важно как для медицинской диагностики, так и для раз- личных биологических исследований. Сейчас особое развитие получили так называемые гибридные методы. Например, оптоакустика сочетает в себе преимущества оптики (высокий контраст) и ультразвуковой диагностики (высокое пространственное разрешение). Поскольку биофотоника – наука на стыке различных дисциплин, в коллективе нашей лаборатории есть специ- алисты различных направлений – физики, инженеры, про- граммисты, врачи и биологи, а также мы сотрудничаем со многими клиниками и институтами. Это очень разно- плановая работа, приходится вникать не только в физику процесса распространения света в биотканях и разбирать- ся в приборостроении, но и понимать некоторые аспекты в биологии и медицине. За границей такие специалисты, как правило, получают двойное образование. Мне очень повезло в жизни с моими наставниками. Кроме родителей, я многому научился у своих школьных учителей, преподавателей ВШОПФа, моих научных руко- водителей – Михаила Ивановича Петелина и Валентина Михайловича Геликонова, а также у Владислава Антони- евича Каменского, Льва Сергеевича Долина, нынешнего директора ФИЦа – Александра Михайловича Сергеева. Все мы занимаемся задачами локации, папа – в океане, мама – в воздухе, а я в микромире. Павел Турчин (2000 г. р.) – Получилось, что я вырос в семье ученых и учителей (мама и бабушка – учителя, а дедушка – директор школы). Я с малых лет видел, как все происходит, попал в ИПФ РАН, бывал здесь с шести лет. Мне он казался волшебным зам- ком. Для меня это здание было своеобразным лабирин- том Минотавра, по которому меня водили. Так получилось, что мое основательное знакомство с наукой началось с лагеря имени Талалушкина. Мы зани- мались научной деятельностью в легкой, увлекательной форме. Главная цель была – показать нам, как сама наука устроена, как работают какие-то механизмы, законы при- роды. В школе все только на бумаге, а меня всегда больше тянуло что-то потрогать, пощупать. Это всегда интереснее. Дедушка еще в детстве привел меня в планетарий. Мне всегда очень нравилось наблюдать за звездами, они и сейчас меня манят. Я увлекся астрономией, очень долго занимался в нижегородском планетарии. В этом году пришел в ШЮИ – школу юного исследователя, стал писать работу с научным руководителем, с которым познакомился в лагере, с Романом Всеволодовичем Троицким. Работа моя посвящена изучению плотности вещества в нашей Вселенной и ее изменению относитель- но расстояния. Мне кажется, наука – это все-таки не мое. Но все рав- но та атмосфера, те люди, которые в ней находятся, меня очень привлекают. Когда видишь детей, которые увлече- ны наукой, становится интересно.
Читайте также
Комментарии
Свежий выпуск
